Куба – forever! - Наталия Розинская

Она не могла больше оставаться там. Ее душили слезы, ком подкатил к горлу, она боялась, что он увидит ее слезы. Растолкав людей, заполнивших за это время дымный зал, она вырвалась из душного помещения и побежала прочь от этого места. К океану. Ей хотелось навсегда забыть всё, что сейчас произошло, никогда не слышать его слов, не знать ничего обо всем этом и по-прежнему думать, что все хорошо. Она хотела любить его — простого кубинского парня, просто любить… Но теперь она не знала, может ли и должна ли она любить такого человека. И к безоговорочно ясному, как показалось вначале, чувству примешались ужас, возмущение, страх… И теперь она уже пыталась, но не могла понять, как эти нищие люди, не имеющие ни денег, ни положения даже в собственной стране, хотят победить ее страну — большую и могущественную, Соединенные Штаты Америки.

Она много слышала о Батисте и знала, что это за человек. Не было сомнений, что он, не задумываясь и без сожаления, уничтожит их, свернет им шеи, как неоперившимся птенцам. Как же эта горстка людей может тягаться с человеком, за спиной которого такая большая и богатая страна?! И они представились ей глупыми мечтателями, детьми, не отдающими себе отчета в том, что происходит, играющими в войну, романтиками, не дорожащими ни своей, ни чужой жизнью, или просто бунтовщиками, не желающими подчиняться законам. Она не знала, кто они на самом деле, да и откуда ей было это знать! Она была человеком из другого мира.

И всё же она не была уверена ни в чем, но только чувствовала боль от того, что ничего не может изменить, что, только встретив, еще не узнав, уже теряет его. Ей хотелось плакать — громко, навзрыд. И все время она вспоминала его голос, слова, глаза, руки, движения сильного тела и с ужасом понимала, что это серьезно и их первая встреча может оказаться последней. Тюрьма, смерть — он был обречен. Она не знала, что ей делать дальше, и просто лежала на песке и плакала.

Он нашел ее. Сколько прошло времени? Час, два, может быть, больше? Она лежала на песке, положив голову на руки, лицом вниз. Иногда ее тело вздрагивало от слез. Она не увидела, как он приблизился, но почувствовала, когда он сел рядом. Именно он. Потом они лежали на песке, рядом, и молчали. Он взял ее голову в свои руки и стал целовать ее волосы. И вдруг ей показалось, что он плачет. Он действительно плакал, но не от слабости и бессилия, как она, а от боли. Такую боль он чувствовал впервые, потому что впервые полюбил женщину и уже знал, что она нужна ему, как никто другой, и, не сказав с ней ни слова, заранее был уверен, что она никогда не поймет его — тоже как никто другой.

Они по разные стороны линии горизонта, и только любовь, как солнце, у них одна на двоих. Но для такого, как он, этого было мало. Он хотел, должен был владеть не только ее телом, но ее сердцем, мыслями и душой. Он знал, что где-то в глубине ее сердца уже зажглась искра, что, наверное, он мог бы разжечь в нем и огонь, но боялся ее спугнуть. В то же время он понимал, что если не сделает чего-то сейчас, сию минуту, то может потерять ее нвасегда. А этого сейчас он боялся, пожалуй, больше всего. Ему казалось, что она — птица, которую можно спугнуть одним неосторожным движением, и она улетит, и ее уже не вернешь. Он не мог и не должен был потерять ее, но не мог и найти слов, чтобы достучаться до ее сердца, дотронуться до ее души своей душой.

Он начал говорить. Сначала медленно, тихо, почти шепотом, осторожно, как с ребенком говорит отец, чтобы не напугать и не обидеть, но рассказать обо всем. Все как есть. Он, конечно, боялся, поймет ли она, да и сможет ли он найти те, единственные слова? Она — чужая, пришла из другого мира и вернется туда. Вопрос только, смогут ли они выиграть у судьбы немного счастья? Хоть один лишний день или час, проведенный вместе! За это он готов был отдать жизнь.

Но говорил он о правде, о праве на надежду и о шансе, который дает жизнь. О своем народе, который имеет право на свободу и достойную жизнь, о том, что молодые люди живут в нищете и обречены быть рабами, что богатые становятся все богаче, а бедных — все больше, и они беднеют с каждым днем. Что у кубинских детей на собственной земле нет ни единого шанса на лучшую жизнь, и что больше так жить нельзя.

Его слова испугали ее. Он это понял, но продолжал, потому что знал: она способна его понять, он только должен ей помочь… И он рассказал ей о своей жизни.

Его мать рано потеряла мужа. Она работала кухаркой, чтобы прокормить девятерых детей, оставшихся без отца. С утра до поздней ночи она обслуживала приемы и вечеринки, званые обеды и ужины у богатых хозяев, а ее семья жила впроголодь. Она умерла, так и не накормив досыта своих детей. Он, совсем еще молодой человек, заменил своим братьям и сестрам и отца, и мать, а по ночам плакал от усталости и отчаяния. Потом он встретил людей, которые готовы были взять в руки оружие, чтобы изменить жизнь, возможно, ценой собственной жизни — ради других, во имя будущего. Голос его задрожал и на глазах опять выступили слезы, когда он вспоминал, как во время штурма Монкады был убит его младший брат, еще совсем ребенок, а другой, его любимец Эвелио, умер у него на руках от ран. Он никогда не забудет запах его крови — на темной коже кровь еще ярче, и под палящим солнцем ее запах еще сильнее и слаще.

Он замолчал. Тишина была долгой и томительной. Она тоже молчала, и его невысказанный вопрос, адресованный ей, казалось, повис в воздухе: «Со мной ли ты, любимая?»

Она молчала, потому что поняла главное: он давно и безвозвратно принадлежит Кубе. А он, до сих пор уверенный, что в его сердце нет места никому, кроме единственной женщины — Кубы, ждал. Потому что именно эта женщина, живая и теплая, могла дать ему крылья и любовь, какая бывает лишь однажды. Он не был готов сделать выбор, это было бы слишком страшно, поэтому он молил всех богов только об одном: чтобы она поняла его. В его жизни, он уверен, все было решено еще до его рождения, он не мог изменить свою судьбу, и потому, с ней или без нее, его выбор сделан.

Они долго лежали на песке в лучах угасающего солнца, каждый — в своих мыслях и чувствах. Он чувствовал, что боль делает его душу сильнее, страдания очищают помыслы и он крепнет в своих решениях. И по-прежнему только одно не давало ему обрести покой — мысли о том, что ничего нельзя изменить.

Солнце, казалось, умирало, и в этих последних лучах океан был ему особенно дорог. Он чувствовал какую-то неразрывную связь с океаном. Так ребенку кажется, что, отними у него мать, произойдет что-то страшное. Ему казалось — забери у него океан, он умрет.

Он решительно взглянул в лазурную даль, как будто хотел призвать океан в союзники, просил его стать другом и судьей, и пусть, если будет нестерпимо больно, океан, его молчаливый свидетель, не позволит ему изменить решение.

Он сказал всё. Ему нечего было добавить и оставалось только надеяться, что судьба будет к нему благосклонна. Пришло чувство облегчения: он сделал всё, что мог, единственное, что должен был сделать, и теперь отдал себя в руки судьбы. Какой она окажется на этот раз?

Он помог ей подняться, отряхнуть песок с платья. В каждом движении его рук была нежность.

Он смотрел ей в глаза и ждал: то, что она скажет сейчас, определит, каким будет их путь. И каким бы он ни был, пройти его нужно до конца.

Она молча, сначала несмело, обняла его, потом прижалась к его груди и со все нарастающей страстью начала целовать его губы, глаза, шею… Они слились в порыве — страсти, нежности, они уже не представляли, что эти объятия можно разорвать, и были счастливы. Потом они смеялись и плакали, любили друг друга, жадно ловили каждую секунду этой ночи и благодарили судьбу за каждый вздох.

Никто не боится Фульхенсио!

Она с испугом думала, что могла никогда его не встретить, и понимала, какой пустой могла бы быть ее жизнь. Если бы она не узнала его, если бы прошла мимо этого бара или посмотрела на другого мужчину…

А он думал о том, что скоро с товарищами отправится в путь. Его могут ранить или убить — этого он не боялся. Холодела душа от мысли, что никогда больше не увидит ее, не дотронется до гладкой кожи, не поцелует сладких губ и не почувствует запах ее волос — запах самой любви,

которая заполнила все его сердце. Рядом с ней он находился словно в невесомости, словно приподнимался чуть выше земли.

Потом, в клубе, они танцевали болеро. Может быть, впервые он позволил себе быть самим собой, и тогда все, кто был способен видеть, увидели, сколько нерастраченной нежности и любви было в этом человеке. Всю жизнь, вспоминая этот вечер, он всегда называл его райским, потому что никогда до того и уже никогда после он не чувствовал такого счастья рядом с женщиной. Он хотел, чтобы этот танец длился вечно, и в то же время жаждал, чтобы он окончился быстрее, потому что вдруг ощутил себя на грани: отречься, убежать, забыться, бросить все ради… Но его судьба была иной, и он это знал.